В статье идет речь о девизе университета Вишва-бхарати, основанного Рабиндранатом Тагором (1861–1941) в 1921 г.: yatra viśvaṁ bhavati eka-nīḍam. Несмотря на всемирную известность поэта и хорошую изученность его биографии, с этим девизом связан ряд вопросов. Какова ≪правильная≫ форма этого девиза? В каком официальном документе эта форма зафиксирована? Кто и когда утвердил эти слова в качестве девиза Вишва-бхарати? Из какого источника эти слова были взяты? Почему в обширной литературе о Тагоре ничего не говорится об этом источнике? В статье рассматриваются эти вопросы, и не на все из них удается дать ясные ответы. Проще всего оказывается вопрос об источнике: девиз Вишва-бхарати – это строка из текста (≪главы≫) № 32 ≪Ваджасанейисамхиты≫ ≪Белой Яджур-веды≫. Но при превращении в девиз университета эта строка была радикально переосмыслена: в оригинале речь шла о брахмане-Абсолюте как единой основе сущего, а в девизе – о единении человечества. В подобном переосмыслении старинного текста нет ничего необычного. В качестве аналогии рассмотрен девиз И. Канта “Sapere aude!” – переосмысленная философом цитата из ≪Послания≫ Горация.

В статье аргументируется положение, в соответствии с которым всякий идеал является комплексом представлений и суждений, выражающих желаемый нормативный образ, позволяющий более или менее четко определить конкретные характеристики должного состояния той или иной сферы жизнедеятельности человека. Реализация идеалов происходит посредством формирования комплементарных им ценностных ориентаций, обусловливающих последующие целенаправленные действия личностей по преобразованию окружающей природной и общественной среды в соответствии с заданными этими идеалами параметрами. Авторами предлагается рассмотрение характерного для русской метафизической мысли концепта ≪цельного знания≫ в качестве онтогносеологического идеала, реализация которого направлена на конструирование методологических подходов и конкретных методик. Анализируется процесс становления имевшего предпосылки в христианской богословско-философской мысли идеала ≪цельного знания≫ в русской метафизике. Утверждается, что его достаточно полная концептуализация была осуществлена В.С. Соловьевым, сделавшим акцент на понятийной и нормативной разработке идеала ≪цельного знания≫. Однако в дальнейшем различие в онтологических и историософских воззрениях некоторых его последователей обусловило формирование другого, исходящего из христианских эсхатологических предпосылок подхода к осмыслению этого идеала, который понимался уже не столько как должная норма человеческого познания, сколько как его недостижимая, но необходимая цель.

В статье рассматриваются творческие взаимоотношения двух заметных русских мыслителей начала ХХ в. – Владимира Францевича Эрна (1882–1917) и Евгения Николаевича Трубецкого (1863–1919). Для Эрна, некогда студента и затем доцента Московского университета, оказались чрезвычайно важными философские идеи брата Е.Н. Трубецкого – Сергея Николаевича Трубецкого (1862–1905), Эрн прямо называл его своим учителем. Что же касается отношений двух представителей религиозно-философской группы ≪Путь≫, Е.Н. Трубецкого и В.Ф. Эрна, то, несмотря на близость идейно-теоретической платформы, это скорее история конфронтаций. Одним из примеров является несогласие Е.Н. Трубецкого с первоначальным вариантом коллективного программного заявления группы ≪Путь≫, в создании которого Эрн принимал самое непосредственное участие. Однако во время пребывания в Италии оба мыслителя обнаруживают сходное понимание современного католицизма и теократической утопии В.С. Соловьева. В статье речь идет также об П.А. Флоренском, М.К. Морозовой, А.Ф. Лосеве.

Статья является одной из серии работ автора, в которой рассматривается длительная и причудливая история изучения в России жизни и творческого наследия Григория Саввича Сковороды (1722–1794). В предлагаемой статье речь идет о русском мыслителе киевлянине Густаве Густавовиче Шпете (1879–1937). В насыщенном интеллектуальном контексте отечественной философии, где были представлены практически все направления европейской мысли, Шпет занимал особое место. Ученик Э. Гуссерля, он был сторонником и проводником идей феноменологической философии в собственной оригинальной редакции, предполагающей достаточно критическое отношение к ряду положений учителя. Эта особая философская позиция заметно отличала его как от мыслителей религиозно-философской группы ≪Путь≫, так и от русских мыслителей неокантианской ориентации круга международного журнала ≪Логос≫. Философия, в понимании Шпета, это чистое автономное знание, предмет которого – область последних оснований и абсолютных начал. С этих позиций Шпет и пытался осмыслить специфику русской философии, ее истоки, проблематику, историческое развертывание. В таком ключе он подходил и к рассмотрению жизни и творчества Г.С. Сковороды.

Статья посвящена вопросу об альтернативных путях социального развития, критической рефлексии о технике, техническом прогрессе и поисках путей преодоления технического кризиса в русской философии XIX–XXI вв. События социальной истории, открытия в области науки и техники привели к переосмыслению роли технического прогресса для будущего человеческой цивилизации. В ХХI в. технический мир предстает как мир, лишенный блага и человечности, а прогресс техники, скорее, как регресс. Технократический тренд воспринимается в его роковой непреодолимости как определяющий вектор движения мировой истории. Между тем в истории мысли мы видим серьезные попытки противостоять давлению технической неизбежности и предложить альтернативы проекту модерна. В статье мы опираемся на метод концептуального анализа, который позволяет сопоставить предлагавшиеся программы общественного развития в их противостоянии концепции модерна. В результате проведенного анализа автор статьи выделяет общие тенденции в работах русских мыслителей в оценке технического прогресса, присущей технике двойственности как источнику добра и зла, причине развития и разрушения, а также приходит к выводу (в отличие от устоявшихся представлений) об исходном комплексе идейных оснований и перспектив развития общества, среди которых программа технического прогресса и технического будущего является одной из возможных, но не определяющих.

Статья представляет собой первую часть реконструкции обстоятельств послевоенной жизни Л.П. Карсавина и И.Л. Карсавиной в Вильнюсе с июля 1944 по июль 1949 г. На строго документальной основе показывается, как изначальное недоверие сотрудников органов безопасности по отношению к бывшему идеологу евразийства Льву Карсавину оформилось в цепочку последовательных попыток Льва Платоновича и Ирины Львовны найти свое место в послевоенной советской действительности, но закончилось трагедиями в жизни каждого члена семьи Карсавиных. Она была во многом предопределена непреодолимыми противоречиями между христианскими воззрениями мыслителя, тяжелым заболеванием его дочери и ставкой крайне идеологизированной государственной власти на репрессивное, силовое устранение любых проявлений инакомыслия и несогласия с политическим курсом, дополнительно обостренных сложнейшей послевоенной обстановкой в Литве. Статья вводит в научный оборот многие ранее неизвестные документы, имеющие важное значение для истории русской философии.