В статье рассматривается зеркальная символика, присутствующая в сочинениях украинского философа XVIII века Г.С. Сковороды и русских писателей и мыслителей ХХ века Л.Д. Зиновьевой-Аннибал, Вяч. Иванова, В.Ф. Эрна. Отправляясь от одного из фрагментов воспоминаний об отце Л.В. Ивановой, исследователь показывает существенное сходство символики в текстах названных авторов. Что объясняется причастностью их к единой платонической и неоплатонической традиции. Речь во всех случаях идет о проблематике платоновского эйдоса и его материальных воплощений. Вместе с тем проясняется и смысловая специфика каждого из рассмотренных зеркальных символов. Для прояснения ряда деталей автор обращается к экземпляру сочинений Г.С. Сковороды 1894 г., которым пользовался В.Ф. Эрн и где сохранились его пометы и замечания на полях.

Статья продолжает исследование темы апокатастасиса в русской религиозно-философской традиции. Под углом проблемы всеобщности / невсеобщности спасения рассматривается творчество трех мыслителей, принадлежащих к христианской ветви русского космизма, А.К. Горского, Н.А. Сетницкого, В.Н. Муравьева. У Н.А. Сетницкого идея апокатастасиса вытекает из концепции «целостного идеала», противостоящего «дурной множественности» «дробных идеалов», у А.К. Горского питается соловьевской идеей «всемирной сизигии», у В.Н. Муравьева лежит в основе его концепции Церкви, обнимающей собой все бытие. Трое мыслителей развивают идею «активной апокалиптики», видя в «Откровении Иоанна Богослова» не только апостасийный сценарий истории, но и целостный план «мировоздействия», преображения Земли и Универсума в Царствие Божие. В 1940–1950-х гг. тема апокатастасиса звучит у Д.Л. Андреева, достигая кульминации в «Розе мира» и «Железной мистерии»: преображение «страдалищ» в «чистилища», просветление Шаданакара, спасение Гагтунгра, сотворчество Богу.

Впервые на русском языке исследуется «Заметка о Гегеле и Хайдеггере» Александра Кожева. Анализируется попытка Александра Кожева обосновать взаимную переводимость философии Гегеля и философии Хайдеггера. Изучены аргументы Кожева о единстве философии Гегеля – Хайдеггера, о проблемах гегелевских и хайдеггеровских текстов и их дополнительности. Аргументы о единой философии Гегеля – Хайдеггера сопоставлены с проблемой релятивизма мировоззрений и их происхождением из проблемного начала философии и возможности иного начала. Реконструируются принципы концептуального перевода, предпринятого Кожевым. Обосновывается антирелятивистская позиция универсальной рациональности в концептуальном переводе Кожева. Ключевые положения концептуального перевода Кожева сопоставляются с общими позициями гегельянства и критикой идеи «концептуальной схемы» Дональда Дэвидсона.

Статья посвящена исследованию проблемы степени и масштаба фундированности учения о религии Ф. Шлейермахера трансцендентальной философией И. Канта, И. Фихте, Ф. Шеллинга и Г. Гегеля.

В статье апробирует на материале текстов Шлейермахера гипотеза В. Дильтея о том, что одна из важнейших реформ в истории западной теологии (появление либеральной теологии протестантизма) и сопутствующий этой реформе ее побочный продукт (философско-теологическое направление в религиоведении) стали возможны благодаря открытиям немецкой трансцендентальной философии XVIII–XIX вв.

Автор статьи полагает, что Шлейермахер заимствует шеллинговское обоснование возможности интуитивного знания Абсолюта в качестве предпосылки любого знания. Таким образом, у Шлейермахера религия превращается в непосредственное созерцание бесконечного или в переживание безусловной зависимости. Логика развития трансцендентальной философии и превращение ее в философию тождества у Шеллинга предопределяет реформирование христианской теологии и способствует генезису религиоведения. Бытие Абсолюта в рамках философии тождества и знание об Абсолюте становятся предпосылками знания о религии в теологии и религиоведении Шлейермахера. Постижение христианства и других религий превращается в своеобразную форму абсолютного знания об Абсолюте.

В статье предпринята попытка определить границы, выделить особенности и дать социальный портрет NEET-молодежи. Автор показывает, что к этой группе относятся молодые люди 15–24 лет, безработные или экономически неактивные, которые не учатся и не проходят профессиональную подготовку или переподготовку. С появлением такой группы в начале XXI в. столкнулись развитые европейские страны, США, Япония, Китай, Южная Корея. В настоящее время численность NEET в Европе достигает 14,7%, с некоторой корреляцией по странам. NEET-молодежь является составной частью поколения Z и наследует присущие ему черты: реализм, недоверие власти, требовательность к другим, четкое разграничение работы и личной жизни, свободное использование новых технологий, ориентация на досуг, немедленное удовлетворение потребностей, однако, как правило, не имеет ни материальных, ни духовных возможностей для их полной реализации. В структуре NEET выделяются: безработные и экономически неактивная молодежь, использующая альтернативные трудоустройству практики. Например, сознательный отказ на время от работы и учебы, добровольно сделанный выбор в пользу данного варианта жизни. Это делает поведение NEET-молодежи социально и индивидуально непредсказуемым. Автор делает вывод, что NEET-молодежь образует прекарную группу современного общества, поскольку находится под угрозой бедности, отчуждения и социальной эксклюзии.

В статье рассматриваются жизненные и ценностные ориентации подмосковных фермеров, причины их переезда из города в сельскую местность, отношения с местными жителями и властью. Выявлено, что «новые» сельские жители перебрались в село, так как хотели жить «на природе» и заниматься сельским хозяйством. Обычно это люди среднего или старшего возраста, и они рассматривают свою жизнь «в деревне» как постоянную.

Как плюсы жизни в сельской местности называются близость к природе, чистый воздух, возможность выращивать свои овощи, фрукты, иметь свои мясо, яйца и другую продукцию сельского хозяйства (экологические факторы). Привлекает также сама сельскохозяйственная деятельность, работа на земле и с животными, птицами. В качестве плюса указывается возможность независимо распоряжаться своим временем. Важны материальные соображения: жизнь в селе дешевле как по оплате коммунальных услуг, налогов, так и в плане питания.

Перспективы детей фермеров в селе представляются либо негативными, либо неопределенными. Это связано с минусами жизни в селе: отсутствием культурной среды и необходимой социальной инфраструктуры (детских садов, школ, больниц, мест проведения досуга), а также ограниченным полем деятельности.

В статье рассматривается становление и развитие музыкального производства. Анализируются предпосылки зарождения музыкальной индустрии; исторические процессы и явления, повлиявшие на ее развитие. Выявляются этапы, влияние на возникновение музыкальной индустрии таких изобретений, как книгопечатание, звукозапись, радио, кинематограф, Интернет. Особое внимание уделяется влиянию цифровых технологий на производство и потребление музыки.

В статье предпринята попытка осмысления истории создания Центрального парка культуры и отдыха им. А.М. Горького в рамках мероприятий «культурной революции». Автор характеризует Москву 1920–1930-х гг. как «крестьянскую метрополию», сделавшую запрос на освоение городской культуры. Руководством страны была утверждена концепция парков как «комбинатов культуры». В результате широкой общественной дискуссии в 1928 г. открылся первый Парк культуры на Крымском валу, посетители которого были не только сторонними наблюдателями, но и активными участниками развлекательных, образовательных и спортивных программ. Автор показывает, что на протяжении 1930-х гг. в Парке проводились регулярные опросы посетителей с целью изучения их социального состава, а также потребностей и интересов. По результатам данных опросов корректировались проводимые в нем мероприятия, устанавливались льготы для определенных категорий населения (например, стахановцев и ударников труда). В заключении сделан вывод о том, что социальный эксперимент по созданию Парка культуры и отдыха стал продуктом слияния государственной политики «культурной революции», новых веяний градостроительства, озеленения городов и мощного социального запроса со стороны населения.

В статье анализируются современные направления социологических исследований религиозности в сети Интернет, роль Интернета в формировании религиозности. Интернет рассматривается как коммуникативное поле социальных взаимодействий по поводу религии, как хранилище религиозной информации, как инструмент влияния на религиозность, как пространство для проведения онлайн-исследований религиозности. Автор также выявляет основные тенденции развития религиозного сознания в Сети и посредством Интернета.

Древнерусский монастырь, унаследовав византийский принцип архитектурной организации, был прочитан по-новому в новых ландшафтных условиях. В данной работе доказывается, что ландшафт это не только вызов, но и творческая задача как для существования этноса, так и для архитектурных и художественных решений.

Культура монастырей Древней Руси была связана как с идеалами монашеского безмолвия, так и с необходимостью освоения ландшафта как необходимой части духовной жизни. Ландшафт понимался как место спасения, поэтому получал эсхатологическое измерение, и при этом как место общего дела, что влияло и на архитектуру монастырей, так и специфическое место и роль сада в монастыре.

Монастырский сад оказывался не только местом уединения и хозяйственной деятельности, но и необходимой составляющей аскетического идеала красоты. Сравнительно-историческое изучение данных садов позволяет показать, как данный идеал красоты формировал конкретные принципы жизни русского монашества и архитектурные решения, востребованные и за пределами монастыря. Доказывается влияние этих решений и на пейзажное мышление в России нового и новейшего времени.

В статье ставится задача показать эволюцию пространственной концепции в эпоху барокко и классицизма в русском городском виде XVIII века. Отмечается, что на волне усугубления внимания к иллюзорности не забывали и о содержательной стороне дела.

Особое отношение было к мотиву глубины, который при всей общности, обусловленной правилами перспективы, имеет различное воплощение в рисунках М.И. Махаева, моделирующих грандиозное пространство идеального имперского города, и картинах Ф.Я. Алексеева, который на обозримом пространстве дает наглядное представление об истории Петербурга с его основными мифологемами.

Отдельное внимание уделяется Неве, связывающей пространственные планы и протяженность времени, конкретную местность и образ идеального европейского города в единый ансамбль, достойный своей содержательностью внимания как феномен эпохи Просвещения.

В историю русской культуры С.М. Третьяков, младший брат П.М. Третьякова, основателя Третьяковской галереи, вошел как коллекционер по преимуществу французской живописной школы, прежде всего барбизонских мастеров. Третьяков начал свою собирательскую деятельность в начале 1870-х годов.

Он приезжал на короткий срок во Францию из России, и ему было трудно разобраться в специфике европейского художественного рынка. И здесь ему помогали немногие, среди них – художник-пейзажист, коллекционер, основатель Радищевского (Саратовского) музея А.П. Боголюбов, который был официальным наставником пенсионеров Академии художеств.

Для С.М. Третьякова он стал идеальным консультантом в деле формирования коллекции. Статья посвящена роли Боголюбова в собирательской деятельности Третьякова, историям конкретных приобретений, в том числе двух исторических полотен Ж.-П. Лоранса, а также статья помогает уяснить значение Боголюбова для русской художественной культуры 1870–1890-х годов. Анализ отношений Третьякова и Боголюбова позволил понять и мотивы собирательства одного и другого коллекционеров.

На протяжении 1960-х гг. художники поп-арта и близких направлений использовали в своем творчестве ряд фотомеханических техник. Конечно, послевоенный поп-арт, как американский, так и французский, названный «новым реализмом», применял методы коллажа и фотомонтажа, но теперь они уже не имели отношения ни к вопросам, поднятым модернизмом в отношении эстетической автономии искусства авангарда, ни к необходимости установления взаимосвязей с новой массовой аудиторией, формами распространения и популяризации.

Ман Рэй, главный практик американского дадаизма, французский фотограф и художник-сюрреалист, оставаясь маргинальной фигурой на своей родине, тем не менее послужил малоизученным примером для одного из самых известных и одиозных художников Америки периода возрождения дадаизма и становления поп-арта. В ответ на энтропийную стратегию повторений Рэя Энди Уорхол создает системный художественный принцип, ставший гимном «массовой культуры». Его искусство располагается на пересечении целого ряда культурно-исторических направлений и обычно рассматривается в контексте коренных изменений, проведших черту между практиками послевоенного неоавангарда и довоенного авангарда. Одно из самых поразительных пересечений связано с тем, насколько тесно творчество обоих было связано с нарождающейся «культурой спектакля». Когда художники 1920-х годов вызывали скандалы и эпатировали публику, их действия всегда воспринимались как социальные или политические провокации. Рэй одним из первых художников не противостоял условиям нового социума, а, напротив, пытался вписать свой модернизм в его культурно-экономическую практику. В дальнейшем Уорхол выстроил свою творческую активность в соответствии с растущим спросом на исполненную «значения» массовую продукцию. Истинная степень влияния Ман Рэя на Энди Уорхола в конечном счете остается неоднозначной. Некоторым аспектам этой проблемы посвящена статья.

При интерпретации поэзии Мандельштама Аверинцев не только обращается к произведениям живописи как иллюстрациям, но и создает несуществующие иллюстрации для объяснения поэтических образов, причем иллюстрации, нарушающие наши привычки восприятия произведений искусства и книжной культуры и близкие технике экфрасиса как живого и выразительного описания несуществующего произведения. В статье ставится вопрос, как именно работает такая аргументативная техника и в чем ее продуктивность для развития литературоведческой интерпретации. Четыре причины, но для сохранения различия между причинно-следственными и эйдетическими отношениями, неизбежного в эпоху романа, целевая причина не упоминается, как не упоминается никакая цель искусства, а катарсис отождествляется с созерцанием символически значимых сущностей. Причинно-следственные связи в искусстве отождествляются с реализацией содетельной причины, понятой как одновременно критика и усиление репрезентации, такое нарастание противоречий, которое потребует катарсиса, – тогда как материальная причина понимается как начальная готовность произведения искусства быть репрезентативным. Экфрасис строится поэтому не как целесообразное риторическое упражнение, но как интерпретация границ использования материалов в искусстве, и последовательность действия материальной, содетельной и формальной причин оказывается герменевтически значимой, и в статье показывается, как искусствоведческая мысль Аверинцева всегда становится герменевтической, толкует содержание образов, когда допускает не одновременное, но только последовательное и диалектическое действие названных трех причин.