В данном тексте делается попытка оценить движущие импульсы формального поиска, в котором живет и пробивает себе путь художественная воля современного архитектора. Утверждается, что сегодня в условиях сверхподвижности пространственной энергетики города XXI в., являющихся результатом действия социальных, экономических и политических пружин, художественная воля архитектора отражена в тактике созидания аффектов. Гипотеза состоит в том, что в XXI в. тактика созидания аффектов совпадает с возрожденным романтическим желанием создавать и наблюдать нечто невероятное. Представляется, что современное искусство архитектуры способно ответить на перекройку динамики пространства созданием новых сценариев будущего, свободных от социальных конъюнктур.

Статья посвящена проблеме осмысления понятия «правды жизни» применительно к практике русских скульпторов академической петербургской и московской скульптурной школы. Актуальность данной тематике придавала активная полемика в рядах художественных критиков в отношении понятия реализма и критериев оценки произведений искусства в контексте развития данного художественного метода. Весьма оригинальную трактовку данной проблемы соотношения правды жизни и убедительности художественного образа демонстрировал в своих критических статьях Л.Н. Толстой. Особо остро полемика разворачивалась по вопросу соотношения «правды жизни» и понятия «реализм». Проблема границ свободы самовыражения автора понималась художниками и художественными критиками совершенно различно. Представители новых направлений в русской скульптуре рубежной эпохи активно использовали обновление пластического языка. В связи с этим их представления об убедительности образного решения не всегда адекватно воспринимались представителями традиционных направлений русского искусства второй половины XIX в.

В статье доказывается, что общечеловеческая организация сакрального пространства как сада не только следует из господствующих религиозных идей, но и определяет режим их восприятия в ходе самопознания человека, или, на языке антропологии, становления человеческого сознания. Структурированность этого пространства позволяет понять как границы осознания человеком собственной природы при столкновении с новым знанием, так и готовность человека принять новое знание при нахождении границ собственной природы. Сад как сакральное пространство и создает ситуацию, в которой человек обращен не к природе вещей, а к учету фундаментальных свойств собственной природы. С опорой на теоретические выводы М. Элиаде и И.А. Ильина можно утверждать, что общечеловеческий религиозный опыт является опытом систематизации начальных природных интуиций с целью восприятия нового знания о себе, которое в определенный момент истории становится знанием Откровения, или, в другой теоретической системе, внеположных человеку нормативов его жизни. Теоретический искусствоведческий анализ позволил вычленить такие необходимые структурные универсалии сада, как образы «ограды», «источника», «центральной аллеи», «небесного свода», «священной рощи». Исследование конкретного соотношения этих пяти образов позволяет понять возможность изменений эстетических установок при столкновении с такой предельной устойчивой конструкцией в истории искусства, как сакральный сад.

И.Е. Репин, выбирая сюжеты для своих картин, вдохновлялся не только натурными и жизненными впечатлениями, но и литературными источниками. Известно, что первым импульсом к написанию полотна послужило стихотворение Н. Минского «Последняя исповедь», вместе с тем судьба народнического движения в 1870-е годы не могла не заинтересовать Репина. В статье доказывается, что одним из источников картины И.Е. Репина «Перед исповедью» стало стихотворение Н.М. Минского. В советской историографии картина трактовалась в определенном ключе, позволяя вписывать художника в число представителей демократического лагеря, сочувствовавших народно-освободительному движению в его борьбе с самодержавием, - как поддержка художником революционного сопротивления существующему порядку. Новейшие исследования истории замысла и воплощения, не оспаривая общую идею конфликта старого и нового мира, уточняют особенности столкновения мировоззрений. В этой картине впервые топика искушения и аскетического подвига применена к современной ситуации жизни секулярного частного человека, интеллигента-нигилиста. Характеры представлены противоречиво, в соответствии с тогдашней литературной традицией, в которой любое решение самостоятельно мыслящего человека представлялось следствием внутренней борьбы. Судить об исходе конфликта предоставлялось зрителю, художник сознательно не дает однозначных ответов на поставленные вопросы, более того, он стремится вывести волнующие проблемы бунтующей молодежи против прежнего миропорядка на новый уровень осмысления, подразумевается, что конфликт будет разрешен только в реальной жизни. Таким образом, рассмотрение творческой истории одной картины помогает понять сюжет картины и ее характеры и уточнить место этой небольшой по размеру картины в творчестве художника и в истории русского реализма.

В греческом искусстве много изображений мифических амазонок Причерноморья. Они либо копируют облик реальных ранних скифов с их костюмом и оружием, либо вполне фантастичны и вооружены священным оружием бронзового века - секирой labrys. Анализируются уникальные и немногочисленные изображения женщин-воительниц кочевых народов, известные на статуях III-I вв. до н. э. в святилищах Кызылуийк и Акуийк на западе Казахстана, на северном краю пустынного плато Устюрт, связанных с почитанием предков. Они представлены с кинжалами, в коротком костюме мужского облика или в длинном платье. Возможно, воительницы изображались и на некоторых раннескифских парных надгробиях супругов в Центральном Предкавказье (Мескеты). Женщины символически касаются правой рукой боевого пояса. У раннесредневековых тюрков (как и у тесно связанных с ними ираноязычных согдийцев)воительницы представлены только в эпических сценах, как своеобразный пережиток прошлого. При этом костюм девушек на них этнографически точен. Здесь нет преувеличения деталей, как в эпических текстах. Участие в войнах обычно не повышало статус женщин того времени, а было проявлением дополнительной эксплуатации (помимо хозяйственной и сексуальной).

В статье предпринимается сравнение понятий «ценности» и «ценностные ориентации», установление между ними границы, а также попытка синтеза отдельных научных разработок с целью поиска наиболее адекватного подхода для изучения ценностей и ценностных ориентаций. Для реализации данных задач были рассмотрены научные разработки как зарубежных, так и отечественных социологов, которые занимались или продолжают заниматься ценностной проблематикой (Э. Дюркгейм, М. Вебер, Т. Парсонс, У. Томас и Ф. Знанецкий, В.А. Ядов, Н.И. Лапин, Ж.Т. Тощенко, Р. Инглхарт, Х. Йоас). Предпринята попытка классификации взглядов ученых на различия понятий «ценности» и «ценностные ориентации», а также на функциональные особенности ценностных ориентаций в контексте социальной реальности. В заключение с учетом разработанной классификации выбран подход, наиболее четко разделяющий понятия «ценности» и «ценностные ориентации», а также описаны преимущества данного подхода для эмпирических исследований.

В статье рассматриваются особенности работы добровольцев с семьями, воспитывающими детей с ограниченными возможностями здоровья. На основе анализа данных эмпирического исследования раскрываются специфика взаимодействия с родителями, имеющими детейинвалидов, особенности ценностно-мотивационной структуры добровольцев. Делаются выводы о том, что добровольчество выступает важным фактором профессиональной социализации будущих специалистов помогающих профессий, поскольку в ходе приобретения опыта социального служения у них формируются социально значимые ценности, общественно одобряемые мотивы, профессионально важные качества; происходит осознанное самоопределение в профессиональной сфере.

Сегодня музеи и галереи современного искусства являются популярными местами культурного досуга москвичей. Доля мероприятий, выставок, тематических презентаций, проводимых и инициированных музеями и галереями, неуклонно растет в общем объеме досуговых предложений Москвы. Зачастую по посещаемости музеи и галереи опережают театры и концертные залы. Каждый музей и галерея как представляют посетителям разнообразные «типовые» мероприятия, выставки и инсталляции, так и стремятся специализироваться и выделяться среди подобных на своем особенном (уникальном) культурном проекте, небанальном предложении со стороны самых разных видов пространственно-изобразительного искусства. В этой статье рассказывается о предложениях музеев и галерей современного искусства на рынке досуговых услуг.

В статье рассматривается фрагмент полемики Декарта и Гоббса с точки зрения его влияния на философскую мысль модерна. Автором выдвигается гипотеза, что этот спор явился первичной демонстрацией затруднения, которое испытывает современный мыслитель, вставая в критическую позицию относительно «интеллектуального наследия прошлого» и предлагая собственную интерпретацию его проблем. На материале основных работ Гоббса и «Размышлений о первой философии» Декарта автор предпринимает попытку историко-философского анализа, в рамках которого он показывает, что в основании этой полемики лежит череда недоразумений - что каждая из сторон неверно интерпретирует позицию оппонента.

По мнению автора, причиной этого является особый механизм, неявно действующий в интеллектуальной ситуации модерна, - «эффект зеркала». Действие этого механизма демонстрируется на примере картезианской рефлексии, где мыслящий субъект раздваивается и, как следствие, оказывается не в состоянии определить основания собственного бытия, ибо любая попытка ответа на этот вопрос порождает новый виток рефлексии, а значит, и новое раздвоение.

Тем самым создается специфическая ситуация, где критический жест относительно картезианского наследия ведет не столько к содержательной полемике, сколько к постоянным недоразумениям, потому что «объект» критики или защиты так и остается неопределенным.

В статье обобщены результаты исследования, посвященного становлению и развитию в русской философской мысли темы апокатастасиса. Автор показывает, что стремление разрешить проблему всеобщности/невсеобщности спасения, вечности/временности адскихмук присутствует у большинства русских христианских мыслителей. Рассмотрены аргументы в пользу апокатастасиса, представленные в трудах Н.Ф. Федорова и В.С. Соловьева. Показано, что идея апокатастасиса прямо связана в их работах с концепцией истории как «работы спасения» и с «активно-творческой эсхатологией», согласно которой человеческий род соучаствует в свершении судеб истории, преображении земли в Царство Христово. Представлен художественный и литературный контекст темы апокатастасиса, даны примеры ее отражения в иконописи и фреске, в творчестве А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Ф.М. Достоевского, для которого эта тема была ключевой.

Статья посвящена разбору русского философского языка смерти. Утверждается, что философский язык должен быть адекватен своему предмету и для философского высказывания о смерти требуется философский язык смерти. В русской философии язык смерти имеет нравственный характер, потому что сам феномен смерти рассматривается с точки зрения этики. Язык смерти противопоставляется языку бессмертия. Если язык смерти представляет собой прежде всего философский язык, то язык бессмертия - это язык религии. Специфика философского языка вообще и конкретно философского языка смерти заключается в том, что он вопрошает о смерти или о других философских предметах с уверенностью, что ответ не будет получен, тогда как язык религии устроен таким образом, что он должен дать ответ на вопрос. В статье разбираются варианты философского языка, наиболее адекватного предмету исследования, т. е. смерти: философский язык Б.П. Вышеславцева, Н.Ф Федорова, Л.П. Карсавина и архимандрита Феофана (Авсенева). Делается вывод о кардинальном различии языка смерти и языка бессмертия прежде всего на содержательном уровне, как это видно из замечаний исследователей, а также из сравнения философских языков указанных русских мыслителей.

Отечественная социология религии изучает религиозную идентичность преимущественно через количественные характеристики уровня религиозности. При этом исследователи мало внимания уделяют теоретическому определению идентичности. Данная статья стремится восполнить этот пробел. Основываясь на дискурсивных подходах, она предлагает теоретическое описание идентичности как языкового феномена. Автор опирается на понимание дискурса и идентичности, предложенное в работах Фуко, Фэркло, Лакло и Муфф. В начале статьи дается общая характеристика понимания идентичности в рамках дискурсивных подходов и делается акцент на следующих аспектах: определение дискурса, механизмы формирования идентичности в дискурсе, роль субъекта и субъективности в нем, идентичность как незавершенный проект. Дискурсивная идентичность описывается как открытый к изменениям процесс. Выработанные в рамках дискурсивных подходов идеи используются для описания особенностей религиозной идентичности как дискурсивной. Автор показывает, что понимание идентичности как языкового феномена смещает исследовательский интерес социологов с количественного описания уровня религиозности на анализ различных коммуникативных практик, существующих внутри христианской общины. Это может быть как анализ проповедей, разговоров между членами общины (конверсационныйанализ), так и анализ христианских медиа.